— Горе ты луковое, а не ребенок! ‐ Воскликнула нянечка, глядя на Лёню Селедкина и всплеснула руками.
Лёня стоял возле раздачи блюд и держал перед собой тарелку с супом. Точнее то, что от него осталось. Макаронины застряли в складках колгот, морковка противно ляпнулась на сандалии, а одна единственная фрикаделька, упав на пол, покатилась под стенд и там пропала. Было еще немного картошки, и она каким-то чудом осталась в тарелке. А вот за вареный лук Лёне было не обидно. Вареный лук призирали все без исключения, поэтому Лёня даже перепроверил, не осталось ли его среди картошки.
⠀- И что теперь прикажешь делать? Это была последняя порция! Чем мне тебя теперь кормить? Нянечка Алевтина причитала, собирая постную жижу, и старалась придумать, чем она и правда будет кормить этого безрукого поросенка.
А Лёня тем временем пытался понять свои ощущения. С одной стороны ему было неприятно стоять в мокрых колготах. И без того кусючая одежда превратилась в настоящий наждак. К тому же неприятно холодило по ногам и макаронины уже почти прилипли к ткани. Еще Лёня ощутил, как неприятно у него чавкало в правом сандалике. Он подумал, что так чавкать может только вареный лук, поэтому несколько раз сжал свои пальцы, чтобы хоть как-то показать свое превосходство над нелюбимым составляющим любого первого блюда.
Еще Лёня думал о том, что ему совсем не хотелось быть луковым горем. Почему именно луковым? Почему не морковным или, скажем, картофельным? Хотя, если говорить о горе, то лук здесь более уместен. Горе это всегда про что-то неприятное и грустное. Собственно, как и сам лук.
Пока Лёня думал об этом, няня Алевтина сполоснула тряпку и убрала ее с ведром под раковину. Окинув взглядом раздачу, она увидела, что из доступных блюд осталось две горбушки и остатки гречневой каши. И если Лёня Селедкин останется без ужина, то велика вероятность, что от него останутся одни глаза.
‒ Ладно, Леонид, сказала Алевтина твердым голосом, пойдем со мной.
Они вышли из столовой, где слышался дружный хор столовых ложек и местами даже чавканье. ‒ Тебе нужно переодеться, не стоит мужчине ходить в мокрых и грязных колготках. Это как-то не comilfo.
‒ А что такое неконильфо? ‒ Лёня хлюпал своим одним сандаликом и пытался поспеть за Алевтиной.
‒ Не конильфо, а комильфо, ‒ это значит неприлично. Ты же согласен, что это неприлично, так ходить?
‒ Наверное, да, протянул Лёня.
‒ Что значит, наверное, Лёня. Ты должен быть уверен. Вот тебе нравится ходить в мокрых колготках? Алевтина, не сбавляя ходу, продолжала разговаривать с Лёней так, словно они были старыми друзьями.
Лёне нравилась Алевтина. И нравились ее смены в интернате. Она была доброй и никогда не кричала на детей. Да и с ней никогда и в голову не приходило баловаться и как-то вести себя не так. Алевтина знала кучу разных историй, сказок и небылиц. В обед ребята обычно просили рассказать какую-то историю, и она превращала это в настоящий спектакль. Под такой рассказ съедались даже комочки в манной каше и пенка с теплого молока. От мыслей о еде у Лёни заурчало в животе.
‒ О, Леонид, да ты голоден как лев! ‒ хохотнула Алевтина и подмигнула смутившемуся мальчугану. Сейчас мы это исправим.
Наконец они дошли до комнаты, которую Лёня делил еще с четырьмя мальчишками. Алевтина отправила его переодеваться и деликатно уточнила, не нуждается ли джентльмен в дружеской помощи. Покраснев, Леонид заявил, что вполне справится сам. Ему уже восемь лет, и он умеет одевать колготы.
‒ Не одевать, а надевать, учись говорить правильно, Леонид. Это тебе пригодится.
Лёня Селедкин проследовал в комнату и скрылся за дверью. Пыхтя и краснея, он стянул мокрые колготы в лапше и морковке и зашвырнул их под кровать. Потом подумал про Алевтину, и все же достал, но уже в паутине и еще с каким-то мусором. Из всех вещей у Лёни были в наличии еще одни колготы, но красного цвета. Он всегда их считал что они девчачьи. Спорил с мамой по утрам, что не будет их одевать, ой надевать. Но мамы больше не было. А вот мерзкие красные колготы остались. Лёня еще раз подумал про Алевтину. Не хорошо как-то мужчине носить красные колготы. Она опять может вспомнить про конильфо, и он засомневался, стоит ли их вообще оде…ой, надевать.
Изучив нехитрый состав своей сумки, он понял, что вариантов у него немного. Подавив предательский комок в горле и выступившие слезы, Лёня натянул красные колготы и чистые шорты. Сделав глубокий вдох, он направился к выходу, и резко открыв дверь, вышел из комнаты.
‒ Леонид, ты прекрасно выглядишь! А цвет колгот идеально подходит под твою рубашку. Алевтина была вполне серьезна и для пущей убедительности показала большой палец.
Леонид не ожидал такого поворота, от чего приосанился и даже как-то подрос. Легкая улыбка пробежала по его лицу и слезы отступили.
‒ Ну, тогда идем, не оставаться же такому красивому парню голодным.
‒ А разве еще остался суп? ‒ Лёня уже начинал киснуть, что снова придется вылавливать лук, да и суп уже наверняка остыл.
‒ Нет, супа уже нет, это хорошая новость для тебя номер один. Зато у меня есть плов и немного оливье ‒ это хорошая новость номер два.
От таких слов у Лёни Селедкина желудок заурчал с новой силой, и они оба рассмеялись.
В учительскую мечтали попасть все ребята интерната. Здесь царила какая-то особенная аура, и даже пахло по-особенному. Но попасть сюда можно было, только если провинишься или если на тебя придут посмотреть потенциальные усыновители. А так как шкодить старались по-тихому, а усыновителей было не так много, как хотелось бы, этот кабинет был далек и недосягаем.
Алевтина зашла в кабинет, и жестом пригласила Леонида последовать ее примеру. Тот смутился и минуту стоял как вкопанный.
‒ Да заходи, чего стоишь? Или оливье не любишь? ‒ Алевтина прищурила взгляд, словно пыталась выведать страшный секрет Лёни.
‒ Очень люблю, мама всегда его готовила! Лёня заскочил в кабинет и закрыл за собой дверь, чтобы никто не увидел, чем он тут будет заниматься.
От слов о маме Алевтина напряглась. Она уже пятый год работала в интернате, но все еще не могла привыкнуть к покалеченным маленьким жизням. Первые полгода она втихаря ревела в туалете, после вопросов детей «где моя мама?» и рассказов, про их нелегкую жизнь с родителями в подвалах. Потом немного успокоилась, но сердце каждый раз предательски щемило, в горле образовывался ком и в носу щекотало.
Она открыла холодильник и развернула свой обед. Учительская наполнилась запахами, которые напомнили о доме. Тем более, это было почти новогодне меню, а от такого кто угодно пришел бы в восторг.
Лёня уплетал плов и оливье с завидной скоростью. Он не обращал внимания, что обед холодный, ведь на микроволновку так никто из начальства не расщедрился. Он был рад, что это не суп с луком, что легко смирился с холодностью блюда. Алевтина молча наблюдала, как Леонид поглощает ее обед, и думала что кофе с корочкой хлеба неплохая перспектива. Тем более, она собиралась немного похудеть. Бариста из соседнего кафетерия пару раз ей очень мило улыбнулся и даже разок подмигнул. А это могло значит что угодно.
‒ А что вы будете кушать? Я ведь все съел? ‒ Леонид посмотрел на Алевтину своими большими серыми глазами, и было видно, что ему неловко.
‒ Так я на диете! Я забыла сутра, когда собиралась. Сонная была, на автомате положила себе тормозок. А ты, можно сказать, спас меня. Я бы точно сорвалась, зная, что у меня есть оливье и плов. Так что тебе даже медаль можно дать. Но медалей у меня нет. Зато есть два эклера. Они, видишь ли, тоже большие вредители для моей фигуры. Так что сейчас я сделаю тебе чай, и ты их прикончишь. Пообещай мне, что справишься с этим.
‒ Обещаю! ‒ Лёня заерзал на стуле и представил, как будет «сражаться» с эклерами.
‒ Леонид, как думаешь, чаю мне на диете можно? ‒ Вопрос был задан серьезно, поэтому Леонид не спешил с ответом.
‒ Мммммм, думаю да. Мама, когда садилась на диету, тоже часто чай пила. Говорила, что не так грустно и в животе почти не урчит.
‒ Ты хочешь о ней поговорить? О маме? ‒ Алевтина знала, что здесь с детьми почти не говорят про их проблемы и переживания. Их слишком много: и переживаний и детей.
‒ Я скучаю за ней.
‒ По ней.
Лёня вопросительно посмотрел на Алевтину. ‒ Правильно говорить «скучаю по ней». Но, не обращай внимания, это я так, на автомате. А какая она была?
‒ Очень красивая. Очень. И всегда улыбалась. И меня любила. Мы с ней часто гуляли. Ходили в парк и на речку ездили.
‒ А что потом случилось?
‒ А потом она пошла в магазин за мороженым. И ее машина сбила.
‒ Так вот как ты тут оказался. Сочувствую. Нелегко тебе пришлось.
‒ Я справлюсь. Я ж мужчина. И взрослый, мне уже 8 лет.
‒ Согласна. У тебя есть все шансы справиться с этим, Леонид.
Леонида удовлетворил такой ответ, и он принялся за второй эклер. Глядя на чумазого мальчугана, Алевтина думала о том, сколько силы и стойкости у детей для проживания горя. Что пара теплых слов и эклеров способны притупить боль и затмить печальные перспективы будущего. Да, ненадолго, но все равно. Это же лучше, чем ничего.
В комнате стояла тишина, которую нарушал Леонид, сербая горячий чай. От кружек поднимался горячий пар, а свет лампы не выходил за пределы стола. За окном давно стемнело. Зимой вообще темнее рано, словно природа понимает, что холода лучше переждать во сне. Непоседливые снежинки бились в окно, будто их кто-то нарочно кидал в стекла. Завтра все завалит снегом, и дворник Ефимыч будет сетовать, что много работы, а платят ему гроши.
‒ Еще только обед, а уже такая темень. Не люблю зиму. Холодно, снег в лицо. Бррррр…. Алевтина попыталась разрядить обстановку, скривив лицо и изобразив брезгливость.
‒ А я люблю зиму. Это всегда волшебство. Новый год, подарки, елка. Папа приезжал всегда с подарками.
Таааак. Мысли Алевтины заметались со скоростью света. ‒ Вот уже и папа появился. А где сейчас этот нерадивый папаша? Почему ребенок тут? Почему его никто не забрал?
‒ Теперь у папы другая семья? ‒ Алевтина старалась быть максимально осторожной, детской психологии ее никто не обучал.
‒ Нет. Он путешественник-исследователь. Он уехал в экспедицию и должен вернуться через 5 лет. Так мама сказала. Он мне письмо оставил. И даже секрет рассказал, что именно он искать поехал. Только это государственная тайна. Я вам не могу рассказать.
‒ Ну, конечно. Я понимаю, Леонид. Храни свой секрет. Точнее, папин. Это очень важно.
Вот кобелина! Путешественник-исследовател! Ну, ну! Знаем мы таких! Тоже парочка забредала в поисках утешения и отдыха….. Мысли Алевтины оборвались Леонидом.
‒ Вы не думайте, он меня не бросил. Он, правда, вернется. Я знаю. Миссия то секретная, поэтому с ним и связаться не смогли.
‒ Конечно, Лёня. Я понимаю. Обязательно вернется!
‒ А вот соседка мамина всегда говорила, что отец сбежал от нас.
‒ Это она дура потому что. ‒ Алевтина смутилась, что не удержалась в выражениях и виновато развела руками.
‒ Это ничего. Мама тоже так говорила, что она дура. Еще и завидует. У нее вообще мужика нет. А у нас папа вон, путешественник!
За окном ревела пурга, а в комнате сидело двое одиноких людей, и каждый думал о своем.